— Ты тоже питерский? — продолжал Игорь. Сергей покачал головой.
— Только бывал проездом, а сам — из Белоруссии.
— А я всю жизнь, знаешь, в Питере, на Васькином острове, и родня вся там, одним словом, коренной.
Сергей еще раз посмотрел на попутчика, затем встал, заправил постель и лег. Достал из куртки дешевые сигареты, закурил.
— Геолог уже в отрубе, — не умолкал Игорь. — Ну и работа, мотаешься, как говно в проруби. Да ладно, хоть бы за бугор, а то по снеговщине.
— Давай спать, — сказал Сергей, гася сигарету и накрываясь одеялами, — завтра еще наговоримся.
Утром поезд притормознул на какой-то станции, но скоро снова тронулся и загрохотал на стыках.
Геолог Петрович, проснувшись, спрыгнул с полки, потянулся и громко прокричал:
— Подъем!
— Петрович, тут тебе не казарма, — стащив с головы одеяло, проворчал Игорь. — Чего расшумелся? Вон, Серега еще спит.
Но Сереги на месте не было.
— В сортире, наверно, или в ресторации. Я сам туда собирался. Странно, что он не подождал — втроем веселее. Спустя полчаса Петрович вернулся в купе.
— Нет его нигде. Может, от поезда отстал. Ночью, вроде, остановка была, надо у проводника спросить. Еще час поисков ни к чему не привел.
— А вы вещи-то свои проверяли? — спросил сметливый проводник. — А то сейчас ворья развелось…
Игорь и Петрович переглянулись и молча принялись рыться в своем багаже.
— У меня, кажется, все цело, — успокоился Петрович — даже деньги.
— У меня, вроде, тоже, — ответил Игорь, но, обыскав карманы пиджака, висевшего на крючке, тут же добавил:
— Черт, паспорт пропал. Деньги лежат, а паспорта нет.
— Да ты проверь, может, засунул куда. Кому он нужен-то?
— В пиджаке был, точно, я перед сном проверял.
— А у попутчика вашего вещички-то были? — ввернул проводник.
— Сумка спортивная, но сейчас ее нет.
— Неужто сошел? Он говорил, что ему тоже до Питера надо, по делам каким-то.
— А зачем же паспорт мой забрал? Теперь по милициям чокнешься ходить, восстанавливать.
— А кто он такой? — спросил проводник.
— Да говорил, что из Белоруссии, специалист по лесоповалу, командировочный, какой-то договор ездил заключать.
— Вольному — воля, — произнес Петрович. — Может, забыл что да вернулся.
Поезд монотонно гремел на стыках.
— Ну ты орел! Это где ж ты так научился? В школе милиции, говоришь? Тогда ничего удивительного. Нет, Андрей Васильевич, глянь, что он понаписал. Протокольчик! Надо в газету отослать, в «Санкт-Петербургскую милицию», в раздел анекдотов.
В кабинете начальника уголовного розыска 85-го отделения милиции Соловца сидели молодой опер Миша Петров, закончивший недавно школу милиции, и инспектор Андрей Васильевич Кивинов. Соловец держал перед собой написанный Мишей протокол и указывал тому на допущенные неточности.
— Что, к примеру, означает эта фраза? «Головная коробка расколота в 1 метре от поребрика». Какая коробка? Головная? А может, черепная? Василич, у тебя головная коробка есть?
Кивинов, отвернувшись, усмехнулся.
Далее: «Внутренности мозга разбросаны по асфальту…» Ты меня, Миша, прости за темноту, но где у человека внутренности мозга, я не знаю. И почему они раскиданы по асфальту? Прохожие, что ли, их ногами пинали? Или вот это, сопроводиловка. «Направляется труп гражданина Яковлева для дальнейшего вскрытия и установления причин смерти». Замечательно. Ты что, его уже вскрывать начал? Для дальнейшего вскрытия. Печеночки захотелось свеженькой или сам разобраться решил, отчего Яковлев загнулся? И чем, позволь спросить, его вскрывал? Зубами? Не иначе как. Медик ты наш тибетский. А вот это: «Приложение: один труп и протокол осмотра на двух листах». Круто! Хорошо хоть один труп. Не надо здесь никаких приложений. Это вещдоки можно приложить, а покойника уже не приложишь — он и так приложенный!
— Да ладно тебе, Георгич. Что ты прицепился к Мише? Подумаешь, ошибок наделал, сам что ли не ошибался? Бывает, — вступился за Мишу Кивинов.
— Ошибался, но в конце я даже по пьяни не писал: «Протокол мною ознакомлен». Кому ознакомлен? Кем ознакомлен? Запомни на будущее — протокол тобой либо написан, либо прочитан, но не ознакомлен. Это же официальный документ. Его в морге читать будут. А кстати, — вдруг спросил Соловец, — почему его писал ты? Это ж обязанности прокуратуры.
— Да ты чего, Георгич? — снова вступился Кивинов. — Прокуратуры на убийства-то не дождешься — следователей нет, а на некриминал они и выезжать не будут. Обычно участковые оформляют. А да, а это что там за Яковлев? Аяврик, что ль, судимый?
— Он самый — из квартиры вывалился. Как всегда пьяный. А ночью, наверно, полетать захотелось, вышел на балкон, табуреточку поставил и вперед. Икар. Мордой так об асфальт шваркнулся, что мозги из ушей повылетали. Восьмой этаж, как никак. Да и черт с ним. Одним придурком меньше.
— А может, помог кто?
— Да ты что, кому это чмо нужно? Крыша у него потекла от белой горячки. Вот будешь пить столько, тоже улетишь куда-нибудь.
Кивинов опять усмехнулся.
— Я на диете. После свадьбы Дукалиса. Так что не улечу. Так что, отказник? Я про Аяврика.
— Ну а ты что хотел? Миша уже его неделю назад напечатал, вот, на подпись принес. Значит так, Михаил Павлович, ручку в зубы и новый протокол делать с исправленными исправлениями. Тьфу ты, начитался твоих афоризмов — с исправленными недостатками. Вперед шагом марш!
Петров поднялся с дивана, взял материал и вышел из кабинета начальника.